"РР": городская поликлиника - место страшное

Городская поликлиника – место страшное. По утрам возле главного входа очередь. К врачам не попадешь. Карты постоянно теряются. Почему так происходит? Кто такие санитарки, в каких условиях им приходится работать? На что жалуются регистраторы? Корреспондент «РР-Онлайн» попробовала ответить на эти вопросы, поработав в городской поликлинике №175 санитаркой и регистратором.
Подхожу к поликлинике. Идет ремонт: часть здания отгорожена красно-белой ленточкой, рабочий, как альпинист, повис в воздухе. Шпаклюет. Пахнет краской.

Вхожу в поликлинику. Возле окошка регистратуры очередь. Спросить не у кого. Осматриваюсь, нахожу женщину в белом халате. Подхожу.

- Санитаркой хотите? А сколько санитарки получают?

- Десять тысяч.

- О-о, много.

Поднимаемся на лифте к главной медсестре. Она долго разговаривает с кем-то по телефону. Потом объясняет куда идти. Спускаюсь в подвал, ищу Валентину Ивановну.

В дверях стоит невысокая женщина с желтоватыми крашеными волосами.

«Где вы раньше были? – смеется. - Я бы вас в детское отделение устроила, там спокойнее». Красные пятна на щеках. Усталое лицо. Еле заметные морщины.

«Лестницу я вам не дам. Ее мыть тяжело. Ее моют эти, как их (оттягивает веко в сторону), узкоглазые. Их здесь много. Наших меньше. Может потому что зарплата маленькая?»

Пятница (30.09.11)

7.45. Возле поликлиники толпа людей, в основном пожилые. Ждут открытия.

Я вхожу с черного хода. Вместе со мной еще несколько женщин.

 «С главного хода лучше не соваться. Они с 6.30 уже в окна барабанят», - охранник показывает на людей за стеклянными дверьми.

Валентина Васильевна с понедельника в отпуске. Показывает мне два кабинета, которые мне предстоит мыть.

«И цветы полей, тут мужик работает, ему не до цветов. Бутылку из дома принесешь».

Показывает мне раздевалку. Много деревянных шкафчиков, на них надписи черным маркером: санитарка, санитарки, вёдра и т.д.

Поднимаемся на второй этаж, заходим в комнату № 32, она напоминает туалет: поржавевшие батареи, большая раковина, под которой – веники, ведра, тряпки. Мне достается ведро с потемневшим дном, две тряпки (большая и маленькая), новенькие перчатки и халат.

Понедельник (03.10.11)

6.30. Еще темно и прохладно. Подхожу к поликлинике. У главного входа по-прежнему стоят люди. Захожу с черного хода, беру у охранника ключ от кабинета. У меня их два: первый – добровольного анонимного обследования на ВИЧ, второй – кардиология. Один переходит в другой, их разделяет небольшая комната с раковиной и шкафом. В 32-й комнате надеваю белый халат, перчатки, беру ведро и швабру. Наливаю воду, несу на первый этаж. Ведро тяжелое.

Сначала протираю пыль со столов и подоконников. Особенно тяжело со столиком на колесиках, на котором стоят пробирки для анализа крови. Они так и норовят упасть, придерживаю их одной рукой, другой протираю.

Затем мою полы. Сначала в первом кабинете. Он похож на необитаемый. На столе никаких карт, ручек. На подоконнике ни одного цветка. Во втором кабинете два стола, присоединенных друг к другу, один, для врача, другой для медсестры. Стол завален бумагами, тетрадями, картами. На столах – телефоны, довольно новые, кнопочные. Кушетка для больных. На шкафу – горшки с цветами.

В кабинет входит женщина в синем халате. Хромает. Осматривается. Проверяет, как я вымыла полы. Критикует: «Лучше бы со второго кабинета начала, чтобы потом чистый не топтать». Затем, с улыбкой: «Я на новую санитарку пришла поглядеть».

Разговорились. Ее зовут Лида, она работает здесь вот уже восемь лет. Раньше работала в больнице. «В больнице лучше, никакого присмотра нет. Не то, что здесь. Там и чай можно попить, и зарплата выше. Я оттуда ушла из-за матери. Она слегла, за ней ухаживать надо было. А поликлиника рядом с домом».

Спускаюсь вниз. Сталкиваюсь со старшей медсестрой. Она просит меня пройти к ней в кабинет. Объясняет: вакансии все заняты, меня на работу взять не могут. Появится вакансия – позвонит.

Собираюсь домой. Вешаю халат на крючок. В 32-ю комнату заходит темненькая девушка. Красивая, с подведенными глазами. Здороваюсь, она – отвечает. Говорит с сильным акцентом. Спрашиваю, откуда она. Отвечает: из Киргизии. Ее зовут Ася. Она работает здесь полтора месяца. Ее взяли уборщицей. Уборщицы получают на две тысячи меньше, а работа – самая трудная. Коридоры, лестницы.

«На лестнице голова кружится. Опять убираю и опять грязно» - говорит Ася обреченно.

Она окончила филфак в Киргизии. Приехала сюда с мужем и ребенком. Муж работает охранником в магазине, она – уборщицей. А могла ведь филологом у себя. Не захотела.

«Русский понимаю плохо, то понимаю, то совсем не понимаю» - говорит она. И идет убирать. Я остаюсь одна. Переодеваюсь. Выхожу на улицу. Дворник метет листья. Веник у него длинный, сплетенный из ветвей. А лицо – смуглое.

Среда (05.10.11)

Звонит телефон, слышу голос старшей медсестры: «Открылась вакансия регистратора». Завтра - на работу.

Четверг (06.10.11)

Захожу в регистратуру. Первое, что бросается в глаза, - огромные стеллажи, как в библиотеке. На стеллажах надписи: Чеч, Челяб, Маг (Чечейкина, Челябинская, Магнитогорская) и номера домов. Корешки карт самых разных цветов, чаще – синие в белую крапинку. У участников войны – синие однотонные, у инвалидов войны – розовые. Их меньше всего.

Разрывается телефон. Старенький, с круглым циферблатом. Основное окошко регистратуры – одно. У него сидит Маргарита Григорьевна. Она хватается за все дела сразу. Пытается одновременно: разговаривать по телефону, отвечать людям в окошке и переговариваться с другим регистратором. Бегает, суетится.

Напарница, Елена, ее противоположность: спокойная, мягкая. Всё успевает, всем улыбается.

Второе окошко – вызов врача на дом, третье – запись в поликлинику.

У основного окна – длинная очередь.

Сутулый дед, обросший щетиной: «Мне нужно к кардиологу. Еле дошел, три раза упал».

Елена: «Сначала к терапевту».

Дед вздыхает. Отходит.

Подходит пожилая женщина в шляпе: «Мне надо к П.»

- Она уже не работает, работала утром, - отвечает Елена.

- Но вы сказали подойти после 16-00!

- Я такого не могла сказать. Даже не знаю к кому вас послать… - задумывается Елена.

Долго советуется с кем-то.

- Пошлите меня лучше... на три буквы! – не выдерживает женщина.

Почти все разговоры здесь – о деньгах.

Даже над окошком регистратуры весит открытка, на светло-желтом фоне надпись: «Зарплата греет, но не светит».

Заходит врач. Жалуется: «Ну скажите, дура я или нет? Вчера допоздна сидела, выписывала рецепты. Потом дома полночи сидела. А как зарплату выдали, посмотрела – аж плакать хочется».

- Кстати, в этом месяце снова на пятьдесят процентов подрезали… - говорит Елена.

- А как же премия? – спрашивает Маргарита Григорьевна.

- Ту премию, которую обещали, сняли.

- Как, всю?

- Всю.

- А почему? - спрашиваю я.

- Из-за жалоб.

- Иногда люди бывают, мягко говоря, неадекватные. Подходят. Я им все объясняю. А они идут к главному врачу жаловаться, - говорит Маргарита Григорьевна.

Зарплата у регистратора пятнадцать тысяч. График сменный. Шестичасовой рабочий день. Совмещать с другой работой трудно. Похожий график не подберешь.

Регистратор подбирает карты, разносит их по кабинетам, отвечает на телефонные звонки и расставляет карты по местам. В смене два человека. Один отвечает на телефонные звонки и подбирает карты. Другой бегает по кабинетам и их разносит. Потом меняются.

Телефонный звонок. Маргарита Григорьевна: «Добр. Слушаю, эндокринолог в 57. Да. По записи. Да». В это время в окошко нетерпеливо стучат. Бросает трубку.

В окошко просовывается бабушка в берете, у нее очень сморщенное лицо и подбородок подрагивает.

- Мне надо к Б. Дайте мне карту.

- Вашей карты нет.

- Как нет?

- Вас не посылали на анализы какие-нибудь? Они обычно не отдают карты, когда ждут анализов.

Бабушка долго вспоминает, направляли ли ее на анализы. В это время кто-то сзади: «Ну, сколько еще можно?»

Снова звонит телефон.

«Карты на руки не выдаются, как бы люди не верещали. Карта подбирается, потом собирается куча-мала и относится», - объясняет Маргарита Григорьевна.

Я бегаю из кабинета в кабинет. Разношу кучу-малу. С первого на второй. Со второго на третий. Неужели еще четвертый? Удивляюсь, как взрослые женщины так каждый день бегают. В каждую карту воткнута табличка с надписью кабинета. Чтобы не перепутать. Иногда в один кабинет – сразу несколько карт. Если регистратор ошибся - воткнул табличку не с той цифрой – карта потеряна. По крайней мере, на один день. На четвертом этаже ремонт, я зашла не с той стороны. Спускаюсь на первый, перехожу в другое крыло, снова поднимаюсь на четвертый.

Возвращаюсь в регистратуру – там новая стопка карт. В туалет сходить некогда. Чай попить – тем более.

Маргарита Григорьевна знаком просит охранника поставить чайник. Открывает «Аленку». Угощает. Съедаю кусочек. В животе урчит.

Потом отходит в подсобку выпить чай – в окошко снова стучатся. Телефон разрывается.

- Когда устраивалась на работу, штаны были впору, а теперь висят, - жалуется Маргарита Григорьевна.

- Чтобы там понять (указывает на людей возле окошка), надо здесь поработать, – говорит Елена.

В регистратуре три компьютера: два постоянно заняты (врач на дом и запись в поликлинику). Один – общий. Здесь можно посмотреть, кто прикреплен к поликлинике.

Принесли карты тех, кого уже приняли. Их нужно расставлять по местам. Карты стоят по адресам. Нужно сначала найти стеллаж с нужной улицей, затем – нужный дом. Посмотреть, нет ли в этом доме корпуса. Если есть, найти табличку с этим корпусом. А уж потом – расставлять по номерам квартир. На пять карт у меня ушло больше десяти минут. А в стопке – около пятидесяти.

Пока расставляю карты, слышу:

- Я бы хотела к терапевту попасть.

- Л. в отпуске, вместо нее – В., В. – болеет…

- Мне нужно к П. попасть.

- Она только по записи.

- Опять записываться и только через месяц примет?

- К сожалению, на этот месяц уже все занято.

Голова гудит. Все время боюсь перепутать номер квартиры, и еще больше – улицу. Чтобы потом из-за меня не было крика: «Где моя карта, куда вы ее дели?». Чтобы потом из-за моей ошибки никому не пришлось лишаться зарплаты и пить валидол.


Валерия Гречина